ПУТАНИЦА (2005)

ОБВЕСНИ

1

Обвесни мне, что происходит:
почему снежные волки
не воют внутри
в лунном экстазе,
а тихо скулят,
вроде так же лунно, но тоскливо
и долго?
Откуда чувство празднообразия
при прослушивании мелодии,
рожденной светом новой зари?
Для чего в лужах кашица
так и просит
хлюпнуться и вдохнуть лед носом?
Объясни,
в чем этот парадокс поздней осени
(или ранней зимы?)
и зачем я задаю один за другим
глупые вопросы.
Объясни мне.
Обвесни мне.
Обвесни меня просто,

2

может, тогда я пойму,
что декабрь причастен апрелю.
Нет. Марту.
Кашеобразными
лужами,
не холодно-хмурым светилом,
и окажутся
совершенно ненужными
всяческие разъяснения
душевных безобразий,
закончится скуление тоскливое,
и я заново научусь
смотреть в глаза,
облакам придавать форму и раскрашивать…
Объясни мне, а лучше
меня обвесни.
И я перестану спрашивать.

СНЕБАПАД

Что-то сыплется,
незнакомо-необъяснимое,
на сцены
улиц, арок, квартир,
просачивается сквозь
кажущиеся надежными кровли.
Мир
заполнен
стареющими травести
и печальными мимами.
Бесконечное представление
другодружное,
безумные танцы
лохмотьев и кружев…
и кружек,
полных забвения, —
не помнить авторов реплик
и в трансе
терять даты рождений,
думая, что теряются
обратные даты.
Но от снебапада
не скрыться:
он ласкает и жжет
кожу, лохмотья и кружево,
исполняет партию непонимания
в цветомузыкальном фарсе
кругоселия дружного.
И все смотрят куда-то мимо,
остекленевше и обездвиженно —
герои картины
свихнувшегося художника,
заброшенные
в квадрат холста,
на планшете распятого.
Безумец стоит на коленях,
припорошенный
снебападом,
протянувшимся
в «когда-нибудь» из «когда-то».


МАЛЕНЬКАЯ ЖЕЛЕЗОБЕТОННАЯ ПОЭМА

на чердаке мира-здания
в маленькой комнате
сидит бог
и, скучая
тычет пальцем в клавиши

1

…Рассоединяются стены
и руки, ноги, —
видимо,
утекают лучи
вольфрамового солнца,
заменяются сквозняком,
звучит
в теле
трамвайная вибрация,
внушая покой дороги
в дороге покоя,
нервно расстроенного
электропроводкой и немотой телефона.
Омерзительно чиста
кухня, раньше пропитанная табаком…
тянет. Из-под пледа (шепотом) — к вратам,
в темный альков.
Дилемма использования шнурков.
Выбор.

2

чьим-то локтем распорото
стекло окошка
в таком неродном подъезде
подрагивающем
продрогшем
сверну «козью ножку»
присев на корточки
замерзшее частное
в заплеванном общем

3

Дети катаются на лифте.
Что еще нужно детям?
В лифтерской, на пульте, между коньяком и оливками,
загораются лампочки:
второй, десятый, сто неизвестный, третий,
плюс, минус — от
бесконечности до бесконечности.
Дети, стоя на площадках,
недоуменно провожают
бредущего по лестнице,
смеются над усталым шарканьем,
а он идет. В лифтерскую,
зная этаж и номер квартиры,
и что лифт там не остановится,
сколько ни майнай, сколько ни вирай.
Бредущий без стука войдет в комнату,
о чем-то спросит лифтера,
на дорожку выпьет,
и — в окно,
за пределы здания,
где мы катаемся на лифте.

ПУТАНИЦА

РХ? ХВ? —
путаница в радостях,
радость путаницы…
Трава из-под снега…
Снег на траве…
Утро солнцем и звоном обмедняется.
Ты на окне,
нагая, в неге.
Вчера заставляла грешить,
сегодня — верить.
Завтра моя комната — снова келья,
с надписью помадой на зеркале: «Счастливо!»
и мантрой «Ну и черт с ней!» —
неважно:
вполоборота ко мне
улыбаешься еле
заметно
в лучах и звуках меди,
и я отпускаю: себе радость путаницы,
тебе — несказанное «прощай»,
богу — недоверие…
Дай в волосы твои укутаться —
сегодня грешим,
чтобы завтра верить.

* * *

«Молочные реки» — первое на ум,
на самом деле
молоко проступает правильностями
на асфальтовом теле,
вплоть до зимнего неба,
мутно-ледяной коровой
шапки и кеды кормящего.
В молоке по колено,
опять и снова,
из настоящего в настоящее —
в кефир крошево месить,
взбивать до желтизны и жечь,
и смотреть, как корявые руки гнутся.
Стрелы — в молоко, нам с ними лететь.
Обязанность уходить,
чтобы было возможно вернуться.

© ЛХИ «Аполлинарий», 2005, № 1 (26), с. 66-73